Александр Соколов: «Мы хорошо осмыслили, как не надо делать»
18 июня 2011 г. |
16.06.2011. Classica.FM
Александр Соколов: «Мы хорошо осмыслили, как не надо делать» [Интервью А. С. Соколова В. Ойвину]
Оптимисты удовлетворены — Большой зал Московской консерватории после масштабной реставрации открыт в срок. Как это удалось, в эксклюзивном интервью для Classica.FM корреспонденту Владимиру Ойвину рассказал ректор Московской консерватории им. П. И. Чайковского Александр Сергеевич Соколов.
Владимир Ойвин: Как вам удалось уложиться с реставраций Большого зала Московской консерватории в столь короткие сроки и, кроме того, добиться такого высокого качества выполнения работ? Что касается сроков, то у всех перед глазами примеры Большого театра, второй сцена Мариинского театра и др. а уж о качестве все давно и позабыли, что это такое вообще!
Александр Соколов: Одну причину вы сами назвали — я знал опыт долгостроев, таких как Мариинка или ремонт Большого зала Петербургской филармонии. Я знал, почему там все это затянулось, какие трудности были в Москве, какие были неучтенные трудности при подготовке к этим работам. Мы, прежде всего, хорошо осмыслили, как не надо делать. А потом стали искать образцы для подражания. Наиболее близкий нам образец был обнаружен в Италии, в Неаполе, где ровно за год был восстановлен в первоначальном виде старейший итальянский оперный театр «Сан Карло». Он был построен в 1600 году. Объем работ там был примерно такой же, как у нас. Итальянцы не только его отреставрировали, они сделал то, что называется приспособлениями, т. е. привнесли то, что необходимо для современного использования театрального пространства.
Когда мы там побывали – я туда ездил вместе с нашим проректором, с руководителями московских организаций, которые занимаются такими работами, – то получили полную информацию по алгоритму работы с первого до последнего дня. Это была для нас очень хорошая школа. Потом итальянцы приехали сюда. Мы рассчитывали, что именно эта команда будет делать у нас реставрацию, Не получилось, потому что те условия, в которых привыкли работать иностранные специалисты, у нас недостижимы. Никакой предоплаты, вовремя поступающих траншах и авансов у нас не бывает. Именно это настроило нас на поиски организаций, которые на том же уровне качества, но в другом, более экстремальном режиме, взялись бы за эту работу.
В итоге такая команда сформировалась. Со сцены Большого зала в день первого концерта я поблагодарил всех, кто за это взялись. Расставляя по степени важности, первым я назвал «ГИПРОТеатр», который отвечал за акустику. Сейчас я вам просто покажу исследования акустики с диаграммами: что было и что стало. Это объективное свидетельство, что по физическим параметрам акустика Большого зала консерватории стала лучше.
Владимир Ойвин: Это было заметно в вечер открытия БЗК и первого концерта всем, кто может это услышать. Я знаю, что в партере был акустический провал между 10 и 19 рядами. Сейчас, если он и есть, то гораздо менее заметен. Время и опыт покажут.
Александр Соколов: Провалы были не только там, где вы указали. Я поясню, за счет чего мы сумели улучшить акустику, чтобы она вернулась к своему первоначальному состоянию, которое было 110 лет назад. В-первых, понятно, что зал неоднократно перекрашивали краску на краску во много слоев. Это уже объективно ухудшало акустику. Потом она стала местами шелушиться, — это тоже очень серьезно для акустики. В плохом состоянии был пол, потому что он весь был разодран гвоздями. И эта его шершавость на акустику очень воздействовал. Поэтому уже приведение в порядок самого зала было очень существенным.
Во-вторых, к нашему счастью, во вполне приемлемом состоянии оказался потолок. Тут надо поблагодарить тех, кто на протяжении всех 110 лет существования БЗК следил за состоянием крыши. Не было протечек, не было того, что безвозвратно погубило бы верхнюю деку. Мы ее укрепили, очистили, и покрыли той краской, которая отвечает акустическим требованиям. А нижняя дека, т.е. Паркет, был заменен — но именно из тех материалов, которые акустику улучшают.
Владимир Ойвин: Вероятно, это дубовый паркет?
Александр Соколов: Да, паркет дубовый. Но дело не только в самом верхнем покрытии, но в том, на какое основание его кладут. Это была важная и ответственная работа.
Другой фактор, что мы освободили Большой зал от тех балластов, которые скопились за ХХ век и которые тоже влияли на акустику. Это система вентиляции, которая была под полом, система канализации, которая была там же, энергетика, которая причиняла вибрации, которые тоже есть элемент акустики. Всех волновала яма глубиной 8 метров, которая была видна из всех окон консерватории, выходящих в ее двор. Все опасались, что это парковка или еще какое-нибудь безобразие. На самом деле это запланированные инженерные корпуса, куда и переместилось все это оборудование. Мы вынесли за периметр зала всё то, что ему мешал. Тем самым мы вернули зал к его первоначальному состоянию.
Освободившиеся помещения дали нам два репетиционных зала, что очень важно. Они расположены внизу, под самим залом и являются одновременно еще и резонаторной зоной, Это дополнительный ресурс для реверберации, то, что связано с разными частотами, с распространением звук.
Так вот, те диаграммы, которые я размещу в Интернете, показывают, что по всем параметрам акустика БЗК стала лучше.
Владимир Ойвин: Вы упоминали потолок. Я помню предыдущий капитальный ремонт 1966 года. Тогда я слышал следующее. При постройке зала потолок был составлен из отдельных дощечек, обернутых льняной тканью, и по ней зашпаклеванных. В 1966 году ткань сняли и не восстановили. Сейчас её вернули?
Александр Соколов: Кончено. Потолок был приведен в первоначальное состояние. Совершенно верно вы отметили, что там была ткань. И мы ею обклеили планки потолка, потом была специальная шапклевка, и краска была особенная. Так что потолок стал таким, каким был при постройке зала.
Я прочту выдержку из акта экспертизы, которая дает ответ на ваш вопрос: «Необходимо продолжить мониторинг акустических условий в зале каждые полгода минимум до 2015 года для оценки динамики изменений этих условий во времени. При этом можно быть полностью уверенным, что в обозримом будущем (десятки лет) акустика зала будет не хуже той, что была на начало ремонтных работ в мае 2010 года».
Основной объем реставрационных работ взяли на себя две мощнейшие организации — «ГИПРОТеатр» я уже называл. А основной объем реставрационных работ взяли на себя две мощнейшие организации — «АТЕКС» и «Балтстрой», которые известны как восстановившие уже многие объекты, являющиеся памятниками. Это Москва, Петербург и другие точки на карте России, где велись, как раз, сложные реставрационные работы и они были выполнены очень качественно.
В частности, это не только то, что относится к самому зданию, но и то, что его наполняет. В Петербург возили антикварную мебель, особо она красива в правительственной зоне. Туда же возили всю бронзу, все портреты – не только медальоны, которые висят в Большом зале, но и огромное полотно Репина «Славянские композиторы». Все это реставрировалось в мастерских, которые располагаются в Юсуповском дворце — там лучшие мастера в Петербурге трудились над этим заказом. Мы получили замечательно отреставрированные ценности.
Всех, конечно, поразил витраж Святой Цецилии, поскольку даже старая профессура не видела его и не помнила.
Владимир Ойвин: О нём даже никто никогда не упоминал.
Александр Соколов: Забыто было напрочь! Теперь уже все знают, что он был разбит взрывной волной в 1941 году, когда бомбили Москву. Это световое окно было заложено кирпичом. И вспомнили мы об этом, обратив внимание, что кирпич не тот, что всюду. Тогда нашли и самым пристальным базом изучили фотографии, на которых витраж был фронтально изображен. Фотографии были черно-белые, поэтому возник вопрос цветовой гаммы. Счастливым образом нашли остатки стекол разбитого взрывом витража, которые и были собраны с целью, если когда-нибудь они понадобятся. Дальше по образцам этих стекол мы стали искать, кто может такое стекло сварить. В России не нашли. Более того, не нашли и в Европе, нашли в США.
Владимир Ойвин: Неужели даже в Венеции не нашли?
Александр Соколов: У них другие методики. В конце концов, петербургская Эрмитажная мастерская Лебедева, которая прекрасно работает по витражам, за очень короткое время выполнили этот заказ. Мы туда ездили, смотрели. Они приезжали, показывали Ученому совету эскизы. Особенно долго дискутировали по поводу выражения глаз Св. Цецилии. На фотографии было неясно видно, как она смотрит. Тут уже было творчество, которое в поиске привело, по-моему, к очень удачному решению.
Плюс ко всему, когда мы сопоставили воссозданый витраж со всем спектром колеров Большого зала, мы обнаружили, что витраж есть ключ ко всем этим иногда даже удивляющим сочетаниям цветов. Именно эти же самые цвета соседствуют на этом витраже. Нежно розовый с нежным фисташковым — они все там есть. Это как раз эпоха модерна. Мы вернули то особое великолепие, вкусы, которые были свойственны этой эпохе. Таким вернулся Большой зал консерватории.
Мы сейчас обсуждаем и думаю, что получим одобрение на реставрацию органа Большого зала. Орган знаменитой французской фирмы Cavaillé-Coll, который демонстрировался на Всемирной парижской выставке, который был заказан специально для Большого зала Московской консерватории, со всеми расчетами на его акустику. Он изношен до предела.
Владимир Ойвин: Но ведь там же относительно недавно меняли трубы? Был слух, что французы, которые орган реставрировали, увезли все старые трубы и поставили новодел.
Александр Соколов: Нет, это совершенно не так. Такая опасность была, но этого не произошло. В этом случае положительную роль сыграла наша нищета, потому что была предложена такая реставрация, но от нее уклонились из-за отсутствия денег. Орган ветшал, но сохранился в аутентичном состоянии. Там есть элементы, которые придется менять, но это не то, о чем вы сейчас сказали. Такая судьба постигла все остальные органы фирмы Cavaillé-Coll, потому что там действительно в Европе практически гибриды на их месте. А вот оригинальная французская система в чистом виде сохранилась именно здесь, в БЗК.
Сейчас и фирмы Cavaillé-Coll уже нет, но есть, своего рода, правопреемник — я имею ввиду методику, которая сохранилась в Швейцарии. К нам приезжал эти мастера и мы сразу договорились, что мы не повезем орган за границу и будем обязательно делать его здесь. Как раз те репетиционные залы, которые находятся под сценой и залом, очень удобны, чтобы разложить там все эти трубы и заниматься планомерной реставрацией. Надеюсь, что у нас будет такая возможность получить из федерального бюджета деньги на эту реставрацию, потому что мы готовы к конце следующего сезона приступить к такой реставрации.
Попутно отмечу, что мы к этому моменту привели в порядок все органы консерватории. В прошлом году это была реставрация органа Малого зала, перед этим реставрировали орган Белого зала, И параллельно привели в порядок те органы, которые стоят в классах. Так что все органы консерватории в полном порядке, кроме органа БЗК.
Владимир Ойвин: Я видел фотографии первоначального Большого зала, когда там еще стояли венские кресла с плетеными сидениям и спинками, и на них видны ложи по бокам зала, где сейчас двери. Не собирались ли восстановить их?
Зал же реконструировался, причем цели были разные. Первоначально и сцена была недостаточно просторной. Поэтому уже был изменения. Мы сохраняли то, что унаследовали. В этом отношении была четкая установка, и это коснулось даже таких вещей, которые выглядяти спорными. Например, вы знаете, что портреты в некоторых медальонах были заменены. Это же тоже история. Старые портреты не выброшены, они висят сейчас в фойе, как музейный экспонат. А на тех портретах, которые появились вместо этих, уже правописание иное. Они сразу отличаются, потому что Мусоргский — это одна орфография, а Чайковский — другая.
Владимир Ойвин: Какие портреты были заменены?
Александр Соколов: Гендель, Глюк, Гайдн и Мендельсон. Соответственно появились русские композиторы.
Владимир Ойвин: Портретов Генделя и Глюка я никогда не видел. Они сохранились?
Александр Соколов: То, что сохранилось, то у нас выставлено. А чего нет — того нет. Мы решили не трогать сегодняшнего положения вещей. Потому что они по-своему забавны. У людей возникает вопрос: «А почему?» Пусть он возникнет! Тогда они узнают еще какую-то страницу нашей истории, которую совсем не обязательно замазывать краскою. Да, так было! Вот такое было отношение к реставрации.
У сегодняшней реставрации была хорошая научная подготовка — я все отвечаю на ваш вопрос, почему за год получилось. Сложилась очень хорошая команда. Проектированием занимался «Моспроект 4» и Центральные научные реставрационно-производственные мастерские (ЦНРПМ) — это наши самые авторитетные организации. Москомнаследие, которое тоже нам согласовывало целый ряд вопросов, поскольку Большой зал — памятник регионального значения.
У нас только один памятник федерального значения — это Рахманиновский зал. Поэтому мы были очень тесно связаны с Москвой во всех согласованиях. И тут особая благодарность Правительству Москвы — год назад они очень активно в это включились о до самого последнего момента вели наблюдения за там, как идут работы, координировали эти работы и конечно опыт Юрия Ивановича Лужкова и Владимир Иосифовича Ресина. Последний очень нам помог постоянным патронажем наших работ.
Министерство культуры как наш учредитель постоянно было готово помогать. Иногда министр подключался, когда решать вопрос надо было в считанные часы.
Владимир Ойвин: Финансовое обеспечение было достаточно бесперебойным?
Александр Соколов: Оно изначально совершенно не соответствовало тем задачам, которые были решены в ходе реставрации. Мы сначала получили из бюджета 350 млн. рублей. Это обычная сумма, рассчитанная на косметический ремонт. Но поскольку здание было на грани аварийных катаклизмов, — вы помните, что мы закрывали то одну, то другую зоны в БЗК. Было предписание это сделать.
Поставив задачу устранения этой ситуации, при поддержке на самом высоком уровне, т. е. и президента, и премьер-министра, мы подняли эту сумму в пять раз. Мы получили полтора миллиарда. Когда мы приступили к этой работе, то транши шли с большим опозданием. Никакие итальянцы не выдержали бы этого. И тут мы объясняли нашим партнерам, что с авансом будет проблема. Люди, привыкшие работать в России, они нас понимали, поверив, что мы их не подведем.
Дальше еще один вопрос, который возник, — это огромное количество непредвиденных аварийных ситуаций. Мы сталкивались с ситуациями, которые снаружи не были заметны. Вся архитектура большого зала имеет арочную архитектуру. И в тот момент, когда «поплыли» фундаменты в свое время, а мы 10 лет занимались этими фундаментами, Эти фундаменты иногда висели в воздухе. Это проблема всей центральной части Москвы.
Владимир Ойвин: Карсты.
Александр Соколов: Да. И когда здание консерватории начало оседать, стали крошиться замковые камни арочных перекрытий. Это страшно! Замковый камень держит всю арку, а дальше начинается каскадный эффект. Поэтому, как только мы это обнаружили, сняв штукатурку, тут же провели экспертизы. Когда фиксируются аварийные ситуации, тут уже не может быть потери времени на тендер — надо обязательно срочно выправлять ситуацию.
Таких моментов было у нас очень много. Так, в прошлом году мы буквально ловили стену Малого зала, которая уже начала двигаться в сторону Большой Никитской улицы. У нас возникали очень серьезные проблемы. Мы их решали, но это и дополнительные затраты. Сейчас это подсчитано, представлено и уже прошло согласование с Минэкономразвития, куда выходило наше Министерство культуры. Такие вещи были сделаны очень своевременно. Здание стало, наконец, безопасным помимо того, что оно стало красивым. Теперь можно ближайшие десятилетия пожинать плод этой нелегкой работы.
Владимир Ойвин: Как удалось укрепить балконы — там же балки сгнили?
Александр Соколов: У нас снят фильм с первого момента реставрации и до последнего. Снимали всё — и демонтаж балконов тоже. Это была работа «Балтстроя». Была еще одна неожиданность. Когда мы сняли сидения первого и второго амфитеатров, нас удивило, из какого плохого материала при строительстве Большого зала были сделаны несущие конструкции. Уже тогда халтурили. Мы надеялись всё это сохранять, реставрировать. Но когда мы увидели своими глазами несущие конструкции амфитеатров, то мы были вынуждены их заменить на клееный брус, который должен служить очень долго.
Так же, когда мы рассмотрели кресла Большого зала, то обнаружили, что они были сделаны из бедненького, склеенного, рассохшегося материала. В итоге мы, сохранив абсолютно точный их дизайн, мы сделали кресла из массива бука из Италии, и теперь это уже на века. Кресла также прошли акустическую экспертизу — они безупречны в отношении акустики и набиты индонезийской сушеной морской травой.
Напряжение было огромное. У нас был график как у итальянцев — от первого до последнего дня. Мы рассчитали, чтобы все было готово не в притык к конкурсу, и всё закончить к началу июня.
Владимир Ойвин: 8 июня — за неделю до конкурса, в БЗК прошел первый концерт.
Александр Соколов: А зал был сдан в самом начале июня. Внешнее благоустройство происходило, исходя из погодных условий. Все волновались, что можем не успеть. Но теперь ясно, что всё успели. Мы же сняли 70 см. асфальта — отнюдь не культурного слоя. Поставили гранитную брусчатку и помещения цокольного этажа получили дневной свет. Раньше эти окна ушли под асфальт. А теперь работающие там люди увидели солнышко.
Источник: www.classica.fm
